С установлением Церковью дня празднования Рождества Христова, это событие получило свое воплощение в иконописных изображениях. Икона “Рождество Христово” неизменно включается в убранство храма и обязательно присутствует в праздничном ряду иконостаса.

Основой сюжета иконы послужили повествования Евангелия от Матфея и Луки, более позднее Евангелие от Иоанна и церковные предания. Тем не менее, икона “Рождество Христово” вызывает у верующих ряд вопросов. Ответить на них — цель этой статьи.

Чтобы понять необычность иконографического изображения Рождества, давайте подумаем, как можно было бы изобразить его. Рождественские открытки и здравый смысл предлагают, прежде всего, представить хлев с овечками и Мать, ласково и любовно взирающую на Младенца.

Но если мы всмотримся в икону Рождества — как ни странно, именно этих двух, казалось бы, самых естественных деталей мы не увидим.

Что заметнее всего, нет хлева. Нет деревянной или глинобитной постройки, нет соломы, нет кормушки, нет овечек. Младенец лежит не в построенных человеческими руками яслях, а в пещере.

Почему пещера?

Если не забывать, что важнейшая задача иконы — показать незримый внутренний мир христианина; через видимые краски передать духовный смысл происходящего с человеком при его встрече с Богом, то тогда становится понятным язык иконописи.

Ведь иконописец старается передать смысл происходящего, отвечая на вопрос: “Что это значит для нас, людей, и для нашего спасения?” Смысл того, что произошло с Марией, передают не столько “хроники” Матфея или Луки, сколько позднейшее богословское свидетельство Иоанна: “Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины” (Ин. 1, 14).

А Евангелие от Иоанна вообще является смысловым, богословским комментарием к событиям, описанным в трех более ранних Евангелиях. Для Иоанна, писавшего позднее остальных евангелистов и, по свидетельству древнейших церковных историков, восхотевшего дополнить уже имевшиеся описания жизни Христа раскрытием духовного смысла евангельской истории, было недостаточно чистой хронографии.

В приведенном выше стихе из Евангелия от Иоанна резюмируется смысл Рождества. Значит, икона Рождества станет понятнее, если соотнести ее не только с повествованиями Луки и Матфея, но и со свидетельством Иоанна Богослова. Весь смысл Рождества — Боговоплощение. Итак, “Слово стало плотию”. Горний мир соединился с земным. “Достигло до вас Царствие Божие” (Лк. 11, 20). Что же Евангелие говорит об этом Царстве и с чем сравнивает его?

Оказывается, это новое Царство не просто налагается поверх обыденной человеческой жизни, не парит над миром человека, подобно нимбу над головами святых на западных картинах. Оно входит в самую сердцевину нашего мира и, придя извне, старается нашу жизнь преобразить изнутри.

“Царствие Божие внутрь вас есть”, — возвещает Спаситель (Лк. 17, 21). И это Царство Он сравнивает сначала с пшеничным, а затем и с горчичным зерном, посеянными на поле; и с закваской, положенной в тесто; и со скрытым сокровищем; и с неводом, закинутым в море (см.: Мф. 13, 24–47). У всех этих сравнений есть общая черта: Царство влагается внутрь другой стихии. Этими образами раскрывается главное содержание Нового Завета: Бог пришел в мир.

Тогда понятна символика пещеры на иконе Рождества: это образ мира, в самую глубину которого входит Бог, подобно зерну или закваске, вбрасываемым в поле или в тесто; подобно найденному сокровищу, ради которого мы отказываемся от своих прежних накоплений. Пещера эта — сердцевина земли, средоточие материальности. И вот в это средоточие добровольно входит Тот, о Ком сказано: “Бог есть дух” (Ин. 4, 24).

Обратите внимание, пещера на иконе темная: тьма без малейшего просвета. И на ее фоне сияет чистейшая белизна одежд Младенца. И это — символично.

Что значит символика света?

“Свет во тьме светит, и тьма не объяла его” (Ин. 1, 5). И на иконе “Рождество Христово” Свет осаждаем мраком и все же не смешивается с ним. Этим Светом был создан мир: “Все чрез Него начало быть” (Ин. 1, 3). И этот же мир Его не принял и не познал: “Был Свет истинный,.. в мире был,.. и мир Его не познал. Пришел к своим, и свои Его не приняли; Люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы” (Ин. 1, 9–11; 3, 19).

Рождение Сына Божия среди людей, вхождение Предвечного Бога в наш мир не опрокинуло обычный порядок вещей. Творец неба и земли сошел на землю, однако солнце и звезды (кроме одной) продолжали свой обычный ход. Небо не раскололось, реки не потекли вспять, люди не онемели от ужаса или мистического восторга. Мир остается практически неизменным. Его непроглядная тьма еще слишком многим застит глаза, лишь некоторые находят дорогу к вифлеемским яслям... А кто-то будет искать эту дорогу лишь для того, чтобы принести смерть новорожденному Царю.

В иконе вообще символика света чрезвычайно важна. “Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни” (Ин. 8, 12). “Доколе Я в мире, Я свет миру” (Ин. 9, 5).

Итак, Бог в мире — это Свет миру. До Христа такой полноты светоносности мир не имеет. Но — “вы имеете полноту в Нем” (Кол. 2, 10), “от полноты Его все мы приняли” (Ин. 1, 16). Христос пришел, и та новизна, что открылась в Нем, должна обновлять и каждую отдельную человеческую жизнь.

Человек стал другим после Христа, чем был до Него. Его природа изменилась; метафизическая мутация, издавна, со времен Адама, искажавшая человеческий образ, была изжита Боговоплощением, Крестом и Пятидесятницей. Теперь Бог уже не издалека, из-за гор и туч обращается к человеку, но говорит внутри нашего сердца: “Я свет миру” (Ин. 9, 5), и “Вы — свет мира” (Мф. 5, 14). Теперь ученики Христа, верные Ему, те, в ком Он живет и действует — живое и очевидное проявление Бога, ибо в них изобразился Христос (см.: Гал. 4, 19). “Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного” (Мф. 5, 16). Вот та вершина, на которую позван христианин. Не просто верить во Христа, но жить так, чтобы при встрече с ним через человека явно проступал бы облик Спасителя, чтобы люди прославляли Отца, Который на небесах.

Один духовный писатель сказал, что никто никогда бы не стал монахом, если бы не увидел однажды на лице другого человека сияние вечной Жизни... Именно этот свет осветил некогда апостолов, и именно этот свет покорил могущественнейшую в мире империю двенадцати рыбакам.

“Я прославился в них” (Ин. 17, 10), — говорит Христос о Своих учениках. На библейском языке “слава Божия” (феофания) означает именно приобщенность, проявленность, причастность.

“Я прославил Тебя на земле, совершил дело, которое Ты поручил Мне исполнить” (Ин. 17, 4), — молится Христос Отцу накануне Своих страданий. Слава Христова — слава крестная. Совмещение этих двух понятий: славы (победы) и креста (страдания) — и было самым неудобопонятным в Христовой проповеди. В момент величайшего прославления Христа, в момент исполнения Им Его служения по правую и левую руку от Него будут распятые разбойники... А чашу Ему предстоит пить в кровавом поту в Гефсимании...

“Славу, которую Ты дал Мне, Я дал им” (Ин. 17, 22), — говорит Христос об учениках. И если кто хочет разделить с Ним славу Его — тому она будет дана. Но вместе с Его страданиями: “Чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься” (Мф. 20, 23).

Что значат вол и осел?

Уже с самого начала в Евангелии и в иконографической передаче Евангельских событий появляются тревожные нотки. Двузначность свершающегося (и спасение, и суд вершатся одновременно) передается и через животных, стоящих у колыбели. Иконописец изображает только вола и осла, но не видно ожидаемых ягнят. В Евангелии же о животных вообще нет ни слова.

Чтобы понять смысл такого выбора, вспомним ветхозаветное пророчество: “Слушайте, небеса, и внимай, земля, потому что Господь говорит: Я воспитал и возвысил сыновей, а они возмутились против Меня. Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет” (Ис. 1, 2–3).

Трагическая новозаветная судьба Израиля уже предсказана, и на иконе однозначно явлена. Вол и осел встречают Творца всякой жизни. Простые пастухи идут по зову Ангела. Иноземцы приведены звездой. Но нет у яслей новорожденного Царя Израиля ни ветхозаветного священства, ни израильских владык, ни книжников, ни знатоков Закона.

Мы знаем, что для первых книг Библии очень важен мотив разделения, предохранения избранного народа от смешения: “Не паши на воле и осле вместе” (Втор. 22, 10). То есть Израиль не должен утратить свое знание Единого Бога через смешение с язычниками. Но ко Христу призываются все люди — откуда бы они ни происходили. Важно не их происхождение. Важно их призвание. Готовы ли вы следовать за Христом, принять Его в качестве своего единственного Господа? Если да, то “Нет уже Иудея, ни язычника... ибо все вы одно во Христе Иисусе” (Гал. 3, 28), — учит апостол Павел. И вот, у яслей Богочеловека встречаются вол и осел. В церковной символике, это встреча израильского народа и языческого.

Почему в центре Богородица?

Еще одна особенность иконы Рождества, отстраняющая ее от буквального прочтения евангельского повествования и от наших ожиданий, — это взаиморасположение Матери и Младенца. Она лежит отдельно от Него, не рядом с Ним в пещере, а на склоне горы, наподобие камня.

Это связано с ветхозаветным пророчеством Даниила, истолковавшего вещий сон вавилонского царя Навуходоносора: “Тебе, царь, было такое видение: вот, какой-то большой истукан... Ты видел его, доколе камень не оторвался от горы без содействия рук, ударил в истукана, в железные и глиняные ноги его, и разбил их... А камень, разбивший истукана, сделался великою горою и наполнил всю землю” (Дан. 2, 31, 34–35). Истукан на глиняных ногах — это языческая империя. А камень, который “в последние дни” (Дан. 2, 28) сокрушит владычество язычества и собою наполнит Вселенную — это Царство, воздвигнутое Богом, Царство вечное, Царство Божие (см.: Дан. 2, 44). “Последними” в Новом Завете называются дни земной жизни Христа, “когда пришла полнота времени” (Гал. 4, 4).

Опять, как и в Евангелии, мы видим ту же символику Царства Божия, символику зерна: из малого вырастает вселенское. Это вечное Царство, по пророчеству Даниила, будет дано Сыну Человеческому и получено Им от “Ветхого днями” (Дан. 7, 13). В Новом Завете имя Сына Человеческого, как имя мессианское, будет прилагать к Себе Иисус. Кроме того, в Евангелии и образ камня относится ко Христу (см.: Лк. 20, 17–18). Этот камень будет краеугольным, камнем созидания и преткновения и потребует личного, выбирающего отношения к себе — “верующий в него не постыдится” (Ис. 28, 16).

А потому с камнем соотносится не только Рожденный, но и чудесно Родившая — Дева Мария. Начало пути “Камню” дала именно Она. Через Нее Он начал свой земной путь. Поэтому иконографически именно Мария соотносится с камнем, лежащим на склоне горы (есть даже особая икона, именуемая “Богородица — Несекомая Гора”).

Так, в изображении Матери и Младенца соединяются два ряда символов Царства Божия. Младенец в пещере напоминает молящемуся о новозаветных образах Царства, а Мария на склоне горы обращает нас к ветхозаветным ожиданиям этого Царства.

Куда смотрит Дева Мария?

Особо стоит отметить, что Дева Мария на иконе не смотрит на Младенца. То, что только что произошло, в Символе веры выражается словами “нас ради Человек и нашего ради спасения”. Сын Божий пришел на землю, чтобы облегчить тяжесть человеческой муки.

Мария родилась после долгих молитв и ожиданий ее родителей. Это — “вымоленный ребенок”. Чудом получив себе дочку от Бога, родители Марии (Иоаким и Анна) решили Богу посвятить дитя. С детства Мария росла при Иерусалимском храме. Когда Она достигла порога девичества, Ее родители скончались. Законы ритуальной чистоты не позволяли жить в храме повзрослевшей девушке. Монастырей ветхозаветный мир не знал. Закон предписывал каждой девушке как можно скорее выйти замуж. Но у Марии было ощущение, что Ее жизненное призвание связано с чем-то иным, чем обычный брак. Она упросила священников выдать Ее замуж лишь формально. Из храма Ее вывели, чтобы передать на попечение старому вдовцу, имевшему детей от первой жены и обещавшему хранить чистоту Девы (дети Иосифа в Евангелиях называются “братьями Иисуса”).

Иосиф стал “обручником” Марии. И именно на него устремляет свой взгляд Богоматерь на иконах Рождества. Иосиф обуреваем сомнениями. Он знает, что на деле он не муж Марии. А значит — не отец Младенца. Что делать? По закону жена, нарушившая верность супругу, должна быть до смерти побита камнями. Выдать Марию на суд или просто тайно отпустить Ее из своего дома, чтобы Она жила дальше как пожелает? Не завершить ли фиктивный брак фиктивным разводом? Ветхозаветные обычаи допускали обычный развод по согласию супругов. Итак, что сделать с Марией?.. Сам Иосиф в конце концов склоняется к более мягкому исходу. “Иосиф же муж Ее, будучи праведен и не желая огласить Ее, хотел тайно отпустить Ее” (Мф. 1, 19). Евангелие нам рассказывает, что эти сомнения посещали Иосифа, еще когда он лишь заметил непраздность своей нареченной жены. И сразу же Евангелие повествует о разрешении этих сомнений: “Но когда он помыслил это, — се, Ангел Господень явился ему во сне и сказал: Иосиф, сын Давидов! не бойся принять Марию, жену твою, ибо родившееся в Ней есть от Духа Святого” (Мф. 1, 20).

Икона Рождества напоминает о борениях Иосифа, и потому Мария взирает на того, кому первая весть о чудесном Рождестве причинила боль.

Кто омывает Младенца?

Другое чудо, другое разрешенное сомнение, представленное на иконе, — уверение Саломии. Если сцена искушения Иосифа обычно находится в левом нижнем углу иконы, то уверение Саломии — напротив, в правом нижнем углу. Церковное предание рассказывает, что Саломия не поверила свидетельству повивальной бабки о девственности Родившей и, омывая Роженицу, дерзнула сама проверить невероятное сообщение. За неверие рука ее была парализована. В ответ на свои покаянные слезы Саломия услышала: “Поднеси руку твою к Младенцу и подержи Его, и будет тебе спасение и радость”, что Саломия и исполнила. На иконе показывается, как обретшая веру Саломия омывает Младенца.

Сюжет уверения Иосифа должен подтвердить чудесность, необычность, божественность Рождества. Сцена омовения, напротив, призвана подтвердить подлинность воплощения: Сын Божий не просто кажется человеком, но действительно Человек. Все, что требуется малышам, необходимо и Ему. Иисус — истинный Бог и истинный Человек. Без ясного утверждения обеих этих истин невозможно быть христианином.

Пастухи и волхвы — тоже символы?

В иконе Рождества есть еще ряд образов, помогающих усвоить смысл Рождества как границы, как встречи Ветхого и Нового Заветов. Народ Ветхого Завета представлен пастухами, в то время как человечество, от язычества пришедшее прямо ко Христу, минуя суровость Ветхого Завета, представлено волхвами.

Пастухи — образ людей, чистых душой, простых и неученых, но доверяющих своему сердцу и Богу. Пастухи, приняв от Ангела благовестие, в чистоте и простоте сердца приняли возвещенное им и поспешили к яслям.

Волхвы же — это ученые люди, которые по своим вычислениям и расчетам узнали время Рождества Всемирного Царя и отправились на Его поиски. Это образ людей, которые через познание мира приходят к признанию Творца.

На иконах обычно пастухи стоят непосредственно у входа в пещеру, а волхвы еще далеко, за холмом. Путь пастухов прямее и короче, чем путь жаждущих “исследованием найти Бога” (Иов. 11, 7).

Наконец, на иконе Рождества представлены Ангелы. Обычно на древних иконах один Ангел обращает лик к небу, второй — склоняется к пастухам. Это зримое выражение двойного ангельского служения: их назначение в славословии Богу и в возвещении людям Божией воли.

Собрана вся Вселенная — ибо это праздник ее обновления.

* * *

Святитель Григорий Богослов писал: “Рождество — не праздник новизны, но обновления”. Пришествием Бога старый мир не сжигается, не уничтожается, не обессмысливается, и вместо него не творится новый. Мир прежний — обновляется.

Словесной иконой совершающегося является праздничный кондак:

“Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит; Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Отроча младо — Превечный Бог”.

Подготовил архимандрит Иларий (Шишковский)