Лучше жизнь без слова, нежели слово без жизни. Прп. Исидор Пелусиотский

В литературоведении есть такое понятие – поэтика контрастов. Когда на пересечении разнонаправленных векторов действительности создаются новые художественные значения, новое эстетическое содержание... Эпоха официального атеизма требовала от украинских (да и не только от украинских) писателей говорить о земных “общественных успехах”. Однако как может земное полноценно существовать без небесного, духовного? Каким идеалом можно заменить идеал Христова учения, высоту всепобеждающей Любви? Конечно, такая попытка — абсурдна...

Сознание литераторов попало в адские тиски — между высоким порывом души к вечному и диктаторским императивом обслуживать строительство “земного рая”. Слово распинали на кресте традиционных Божьих ценностей и земной деятельности якобы без Бога. Однако Слово воскресало — каждый раз в новых формах. О некоторых из них мы  и поговорим.

Если поэзия апеллирует к эмоциям, то проза требует основательных размышлений. Литераторы (мы имеем в виду настоящих художников) понимали, что проверенные веками ценности ничем заменить невозможно... Храм как культовое сооружение и средоточие духовности в украинской советской прозе, наверное, больше всех опоэтизировал Олесь Гончар в своем романе “Собор” (1968). Автор осмелился подать построенный казаками собор как символ непобедимости боговерного народного духа, победы высокого и доброго в человеке над силами разрушения и тьмы. Персонажи романа образуют два лагеря: защитников святыни и разрушителей. Одни являются носителями идеала доброделания; другие, как тот Володька Лобода, чье имя стало нарицательным, ради временно-земной карьерной выгоды готовы пойти на отступничество, на святотатство. Читателю передается авторская тревога за неурядицы в обществе, за коросту эгоизма, утрату морали молодым поколением. Главный герой Николай Баглай смело встает на защиту чести собора от транзисторного шабаша “ржавоволосых” — несовершеннолетнего бездуховного пустоцвета, выросшего на почве безверия и земных забот.

Обращаться к теме защиты добра, христианской духовности украинским писателям хватало мужества во времена намного сложнее застойных: роман “Четыре сабли” (о гражданской войне) Юрий Яновский начал в 1930 г. трогательным описанием церкви — также казацкой. “К церкви люди сошлись, как на Пасху. Церковь когда-то строили еще запорожцы — она была тесная и старинная... Все оковали железом. Даже паникадило было такого невероятного веса, что летом, во время служб, поскрипывали матицы...” Писатель вспоминает и о традиции изображения запорожцев в украинской иконописи. (Например, украинские гетманы и низовое казачество изображались под Омофором Богородицы.) Такие иконы (устанавливать их соответствие каноническим требованиям оставим специалистам) свидетельствуют о всенародной любви к казачеству как к защитнику православной веры, воинства Божьей Матери. Покрову казаки особенно почитали, на Сечи это был храмовый праздник. Далее Юрий Яновский описывает возвращение казаков из похода, когда они клали перед иконами “возы свеч” и выкуривали в церквях “целые шапки” смирнского ладана...

Конечно, официальная критика не дремала ни в 30-е, ни во вдвойне трагические 40-е, ни в послевоенные годы, ни во времена застойные... Писателям не раз попадало за мотивы, далекие от соцреализма. Но чем было жить литературе, как не словом Божьим, как не отголоском веры?..

Современный классик, известный далеко не только в Украине, — Павел Загребельный в одном из интервью (уже времен независимости) сказал: словесная продукция советского времени процентов на семьдесят была “плюсклой”, “легкой”, словно перышко, ибо большинство литераторов не имело и не читало Библии... Да, словесность старались лишить ее извечного источника — Божьего глагола, который питал мировую культуру веками... Перу Павла Загребельного принадлежит прекрасный исторический роман “Чудо” — о строительстве Софиевского собора во времена Ярослава Мудрого. В одном из эпизодов Сивоок, отечественный зодчий, говорит князю: “Сделать нужно так, князю, чтобы весь мир удивлялся, а земля наша прославилась этим храмом”. Христианский патриотизм — это стремление земными успехами своей Отчизны проповедовать окружающим племенам и народам бессмертные небесные идеалы. Весь роман — это огромная поэзия в прозе, исполненная глубокого лиризма и в то же время насыщенная историческим фактажем (что так характерно для манеры Загребельного).

У этого же писателя есть произведение (ныне менее известное), так же пронизанное христианскими мотивами жертвенности, любви к человеку, сохранения в себе духовного достоинства (образа Божьего) в самых невыносимых жизненных условиях, — “Дума про невмирущого”. Эта повесть во многом автобиографична. Ее герой — Андрей Коваленко, как и сам писатель, попадает во вражеский лагерь смерти. Заметим: автор нигде не сбивается на поучения, на банальное изложение известных моральных истин. Можно даже сказать, что повесть содержит приключенческие элементы... Как одно из испытаний герой выигрывает интеллектуальный поединок с фашистом-эрудитом. Желая узнать, есть ли среди этих неполноценных дикарей-славян умные люди, офицер задает Коваленко десять каверзных вопросов из разных отраслей человеческого знания. Не ответит хоть на одно — погибнет под палками палачей-надзирателей. Андрей побеждает. “Откуда ты все это знаешь?” — спрашивает палач-интеллектуал. “Это уже — одиннадцатый вопрос”, — слышит невозмутимый ответ...

Упомянутые писатели, как и их герои, — потомки православных людей. Знает ли общество, что героиня Великой Отечественной войны Зоя Космодемьянская была внучкой тамбовского священника? Прослеживал ли кто родословные победителей и мучеников войны, несгибаемых узников коричневых и красных концлагерей, из какого корня богоизбраннаго вырастали эти феномены духа, которые не смогли уничтожить ни фашистское неоязычество, ни государственная атеистическая машина?..

Мотив бессмертия (“невмирущості”), достигаемого творением дел добра, звучит и в творчестве другого классика ХХ в. — Михаила Стельмаха. Вечные черты украинского казака-“невмираки” можно узнать в герое романа “Правда и Кривда” Марке Безсмертном. Побеждает человеческое, т. е. природа человека, освещенная Божьим светом. Не бывать тому, чтобы кривда верхом, а правда низом, — эту нерушимую истину провозглашает Стельмах-романист. Его эпические полотна не аллюзиями, а прямо свидетельствовали о голоде и раскулачивании тружеников-хлеборобов ленивыми и завистливыми бездельниками из комбедов. Конечно, было по-разному. Встречались разные богатые и всякие бедные. Действительность была сложна и неоднозначна. Однако писатели интуитивно отыскивали, “вымывали” золотинки Правды из песка фальши.

А сколько прекрасных характеров из народа показал Григор Тютюнник! В его новеллах “Завязь”, “Три плача над Степаном”, “Три кукушки с поклоном”, “На пожарище” показывается необычное в обычном, высокое в обыденном и неприметном... Исследователи вспоминают, что, увидев фото с односельчанами среди родных могил, на поминках, Тютюнник опустился на колени и со слезами на глазах сказал: “Мои вы хорошие...” Не признание ли это высоких даров Божьих в наших людях, красоты душ человеческих?..

Еще один глубокий поэтический символ выведен в романе Олеся Гончара “Тронка”. Тронка — это пастушеский колокольчик из украинской степи, сделанный из трофейной гильзы. После страшной войны смертоносный металл служит мирным целям. Тронка, звенящая на шее у заблудившейся овцы, зовет пастуха — Пастыря доброго... Не симол ли это всей подсоветской литературы?

***

То был глас добра в пустыне атеизма. Настоящие слуги Слова, — как ни отгораживали их от него — замалчиванием, изгнанием, заключением, смертью, — не могли лишить свое творчество правды — той жизни, о которой говорит преподобный авва Исидор...

Колокольчик-тронка звенит и сегодня. Современному читателю нужно только внимательно прислушаться — и он услышит глас Божий даже в литератутуре той эпохи, которая отрицала бытие Бога! И поймет, почему гений  ХХ в. Александр Довженко писал в военное время: “Нас не победят. Нас нельзя победить”.

Александр ЯРОВОЙ, кандидат филологических наук